Історія дванадцята. Кравець Златоміра, група 21-ПУ
Ось, що згадує про часи війни моя бабуся, Ларіна Раїса Миронівна:
«Мне было 5 лет. Тогда в нашей семье было четверо детей, мальчик и три девочки, и я была самой младшей. Семья была полной, но во время войны с нами жила только мама, потому что папа работал машинистом на железнодорожной дороге и его срочно эвакуировали вместе со всем депо. Работники депо были отделены от своих семей практически на время всей войны.
Тогда мы жили в доме на Юровке, прямо возле железной дороги. Но с началом войны, когда железные пути начали бомбить, мы ушли дальше – на Новый Мелитополь. Нам было не к кому идти, но мы боялись, что наш дом могут разрушить, а нас убить.
У нас не было родственников, нас приняла дочь учительницы, совершенно незнакомая нам, но очень добрая девушка.
Нам очень повезло, что она знала немецкий, поэтому каждый раз, когда во двор заходили немцы, она могла понимать их и даже договариваться с ними.
В основном немецкие солдаты забирали еду: молоко, муку, творог, яйца. Иногда уводили скотину.
Как-то раз, один немецкий солдат даже наставил ружьё на нашу маму, он был очень агрессивным и точно выстрелил бы. Хорошо, что дочь учительницы заступилась и поговорила с ним. Она отдала ему немного еды, и он ушел.
Со временем немцы всё больше продвигались в глубь Мелитополя. У дочери учительницы мы прожили недолго, наверное меньше месяца.
Наша мама боялась за нас, потому что с каждым днём на улицах становилось всё больше немцев. Я сама ни один раз видела как они патрулировали улицы пешком, или ездили на мотоциклах. Я хорошо запомнила, что большинство тех, кто ездил на мотоциклах, были в длинных черных плащах и козырьках.
Как раз тогда мы узнали, что наш дом у железных путей всё таки остался целым, и решили вернуться туда.
Наш дом на Юровке изначально был поделен на две части. Когда мы вернулись в него, то узнали, что в одной половине уже жил немец. У него не было ни семьи, ни детей, он работал врачом, немного знал русский и к нашему счастью, был довольно добрым. Видимо из-за него наш дом и не трогали.
Мама поняла, что как ни крути, здесь, рядом с немецким врачом, нам будет намного безопаснее. Так мы и начали жить. В том доме мы были практически всё военное время.
Когда над домом пролетали самолёты, их шум уже никого не пугал и не удивлял. Мы привыкли жить в шуме. Но когда начиналась бомбёжка, все падали на пол и старались куда-то спрятаться. Мы обычно залазили под стол, и потом, когда всё заканчивалось, ещё долго боялись вылазить из-под него.
После каждой бомбёжки у меня сильно болел живот. Наверное это было от того, что я сильно нервничала, не знаю. И как ни странно, мама брала меня на руки и несла к тому самому немецкому врачу. Он помогал нам. Мы обращались к нему каждый раз, когда кому-то было плохо, а в замен давали ему продукты, помню, что он очень любил мёд и орехи.
Он ни один раз говорил моей маме, что после войны заберёт меня с собой в Германию и вылечит, а она боялась, что он действительно может сделать это. Он очень хотел, чтобы у него были дети, наверное поэтому так лояльно относился к нашей семье.
Не раз в наш двор заходили немецкие солдаты. Но, если в самом начале войны мы были уверены, что все они плохие, то сейчас уже не относились к ним так критично. Многие просто просили молока или воды, а потом смотрели на всех нас, качали головой из стороны в сторону, прицокивали и говорили: «Не выходи, там пау-пау». И даже вежливо махали нам рукой, когда уходили.
Наверное где-то через 2-2,5 года войны мы поняли, что немцы это такие же люди как и мы, которых заставили воевать. Есть злые, есть добрые, есть фанаты, а есть миролюбивые. Точь в точь как и мы.
Вся война была какой-то одинаковой, каждый день практически ничем не отличался от предыдущего. Но как же мы радовались, когда нам объявили не просто об её окончании, а именно о нашей Победе. Как мы плакали! Нам не верилось, что это всё закончилось! Я помню, что в тот день отовсюду играла музыка, очень много людей танцевали. До сих пор вспоминаю и плачу, это было тяжело пережить, но оно того стоило».